Ночная хуита

[insensato]

Драббл, епта.

Название: Напиши мою смерть
Автор: Клубничный Шмель
Бета: рискнете?
Фэндом: ориджинал по этому арту(!!!!)
Размер: 690 слов
Рейтинг: G
Дисклеймер: кроме арта - все мое

Я предупредил

- Еще чаю, миледи?
Ворон учтиво хлопает крыльями, устраиваясь на толстой ветке дерева. Одним взмахом крыла он заставляет чашку плавно скользнуть по воздуху прямо в руки маленькой девочки, повернувшей голову с благодарной улыбкой на лице.
- Благодарю.
Она со всей аристократичной грациозностью делает глоток и делает жест рукой, позволяя пернатому слуге удалиться. Почтительно кивнув, ворон взмывает вверх, вскоре растворяясь среди клубов розового дыма в багряном небе. Девочка ерзает на неудобном дереве, но так, будто это стало для нее совсем привычным движением, и, поправив складки алого платья, подвигается к древней книге, раскрытой на середине. Отполированный череп на обложке отсвечивает, бликами пробегая по аккуратным чёрным ногтям, когда пальцы спешно перелистывают страницы одну за другой. На пожелтевшем пергаменте тысячи витиеватых записей, однажды впечатанных так, что до сих пор они выглядят, будто только что были нанесены чернилами; она удовлетворенно осматривает их, смакуя каждое слово с новыми глотками чая.
Едва слышным шепотом, теряющимся в шелесте редких листьев, она произносит каждую запись, отчего у воронов, окружающих ветки, непроизвольно дыбом становятся перья. Это имена. Их сотни, тысячи, и все они приторно-сладким голосом юной повелительницы судеб звучат так ярко и живо, точно и вовсе не должны были попасть на страницы книги. Она смеется, замечая их реакцию. Через минуту, скорее всего, на одном из незаполненных листов появится еще одно.
- Леди Лизбет, - резкий порыв ветра колышет темные волосы, откидывая назад приглаженную челку, и над собой девочка видит еще одного из своих бесчисленных подчиненных, - он отказался подчиняться.
Губы девочки растягиваются в дерзкой ухмылке, а затем, откинув голову, она заливается неистовым смехом, едва не разлив чашку чая и вынудив ворона, который испуганно взлетает, зацепиться за висящую на дереве золотую клетку. Чашка звонко разбивается о землю, почти в такт её смеху.
Тоненькие пальчики с облупленным черным лаком на ногтях хватаются за перо, наверняка оторванное от одного из этих воронов, а книга сама перемещается на ее колени, такая тяжелая, что Лизбет едва удерживает равновесие на ветке. Впрочем, за ее спиной в опасный момент готова выстроиться целая живая изгородь из птиц, но вряд ли от них будет реальная помощь. Тогда почему они так преданно исполняют каждый ее приказ?
Лизбет заворожено ищет пустую страницу, еще быстрее и громче читая каждое имя, которое попадется ей на глаза. «Аарон ван Лэмминг, Селти Хейлвуд, Флоран Кингсли…» - истории, стоящие за каждым из этих имен, прочно запечатлены в ее памяти, и ей не нужно записывать каждый рассказ о звеньях бесконечной цепи смертей, чтобы детально помнить любую из них. Несчастный случай. Казнь за подозрение в колдовстве. Суицид. «Нелепость, нелепость, нелепость!» - в горле застревает яростный крик, заставляющий ночной лес трепетать от страха. Ей не нужны были тысячи смертей, которые едва стоили и одного банта в лоснящихся волосах. Она отдала бы все, лишь бы навсегда выкинуть их из памяти.
Потому что она веками ищет идеал.
Ворон говорит, что народ поднимает мятеж? Имя каждого из них станет достоянием бессмертной книги, но в реальности не будет достоин ни единого места в персональном списке идеальных смертей Лизбет.
Он вырезан на коре того самого дерева, излюбленного места воронов и единственного дома девочки. Просто его листья подходят по цвету к платью, за столько лет сохранившему свой первозданный вид. Порой Лизбет чувствует себя ничтожной фарфоровой куклой, сохранившейся как нестареющее приложение к платью, управляемой кем-то сверху, и от этого только больше стремится собрать неповторимую картину смерти. Мысль о независимости заставляет её записывать с каждым днем все больше и больше имен. «Эти люди никому не нужны. Их кончина пройдет без следа, и вскоре даже крестов не останется на заросших могилах». Даже угрожающе-алое небо, в котором никогда не засияет солнце, не будет лить свои горькие слезы. Может, этому миру, иссохшему в своей черствости и корысти, они как раз бы пригодились.
Пара секунд – и книга снова покоится на своем месте, в ложбинке между ветвью и стволом, а Лизбет, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, укладывается на бок, зажав голову руками. Отсюда прекрасно видны буквы, выцарапанные на коре: «Они достойны войти в историю».
Этот список никогда не будет заполнен. Потому что место оставлено лишь под одно имя, однако смерти этой не суждено произойти еще долгие тысячелетия.
С каждым днем возрастающая боль пронзает хрупкое тело девочки, так умело и бесстрастно распоряжающейся чужими жизнями.
Только право властвовать своей душой Лизбет потеряла слишком давно.