Лежа на полу, он ждет момента, когда же это все, наконец, закончится. Вокруг разбросаны пустые бутылки от газировки. После нее ожоги заставляют буквально пищать от боли.
Этот пол как будто на восемьдесят процентов состоит из слоя пыли, а над ним есть еще один, и каждую пылинку он вдыхает и пропускает сквозь себя, ощущая тонкое покалывание в носу. Когда этих покалываний так много, они пронзают все лицо электрическим разрядом, опускающимся прямо в легкие, заставляя их просыпаться и сжиматься, ворочаться от недовольства и толкать ненужный воздух обратно. Его глаза слезятся, когда горло взрывается от кашля, и он не может остановиться, но перестать дышать или хотя бы поднять себя на старый матрас он тоже не может.
Он проводит руками по животу, обводя косточки пальцами, специально выгибается, чтобы чувствовать, чувствовать, что он еще здесь, что он не сломан. Хотя вместо кашля в любую секунду может подступить тошнота. Его ладони длинные, на пальцах кожа настолько тонкая, что можно различить вены. Но он прячет пальцы, он не может смотреть на свои пальцы в красных пятнах, воспаляющихся от любого прикосновения.
Быть может, думает он, его руки не достойны прикосновений. На ладонях, ближе к запястьям, абсолютно симметричные сухие пятна, которые он не хочет лечить. Они как напоминание.
Хотя нет напоминания лучше, чем россыпь алого бисера от запястья прямиком к подмышкам, небрежная дорожка, как будто кто-то промокнул губку с краской. Проще всего носить кофты с длинными рукавами и делать вид, что все в порядке. А в ванной, под струями горячей воды, кусающими кожу, сгибаться от стыда, потому что это никуда не уходит, и это не прекратится никогда.
Вот отпечатки снова сухие, почти сливающиеся с кожей, отличить их можно разве что по рубцеватому виду и неестественному отблеску. А вот они загораются от соприкосновения с тканью. Вот они толкают руку прочь от чужих пальцев. Вот они захватывают все больше и больше, обороняясь от воды, от полотенца, от воздуха влажного или холодного, и он знает, что это всего лишь их защита, но, Боже, почему так больно?
На улице наконец-то начало морозить. По этому поводу узкие джинсы обняли ноги еще крепче, похотливо прижимаясь к внутренним сторонам бедра, а те залились краской то ли от стыда, то ли от меток их поцелуев. И распалились настолько, что о страсти такой обычно пишут поэты. Когда он это увидел, он закрыл лицо руками и тихо взвыл.
«За что? Почему я?»
Можно представить, что это пламя огнедышащего дракона. Вот оно извивается, растворяется, уходя вниз, широкой растушеванной линией. А вдруг это сам дракон? Изгибы напоминают экзотическое животное, а алый цвет – яркие картинки из статей про китайские праздники.
Вода для того, чтобы запить очередное дерьмо. Он сидит на сущей химии, которая и помогает-то с переменным успехом, но ничего не может с этим поделать. Закрой глаза и открой рот. Пилюля на язык, выпей, чтобы забыть. И еще ложку геля натощак и перед сном, после которого хочется выпить литр воды, чтобы не было этого мерзкого привкуса на языке.
Ногти предательски цепляются за все подряд. Не проходит и минуты, чтобы они не коснулись лица. Не нужно даже зеркала в качестве напоминания. За него все покажут и сохранят подушечки пальцев. Он не может успокоить их, они всегда рвутся прикоснуться и поискать что-то новое, хоть что-то нормальное найти на этом выжженном теле, но для этого надо сначала пройтись в тысячный раз по каждой язве, даже самому незаметному выступу, запомнить это несовершенство, способное перевесить что угодно, таящееся глубоко под кожей.
Он рассуждает, что вот если бы там, внутри, все было в порядке, наверняка наружу не вылезло бы ничего настолько отвратительного. Для него пятна – обычное дело, как для кого-то нахамить матери за завтраком или пнуть бездомного щенка, но люди неизбежно будут считать, что он болен. И он распластался на полу в одной из форм бездействия, чтобы ничего не выдумывать и никому не объяснять. Их слишком много, живущих без этого.
С другой стороны, он читал, что таких больных, как он, тоже много. Хотя лично не знает ни одного.
Вода остается у него, потому что он точно уверен, что из-за нее не будет впиваться ногтями в кожу снова. Впрочем, если предало все остальное, она наверняка на очереди.
Непринятие телом жизни заводит его в тупик. Но только отсюда можно в экстазе наблюдать за тем, как на каждой клеточке круглый год цветут розы.